Ответа по существу, он, разумеется, не получает. А герой Крестовского Хвалынцев - член тайного общества (Варшавского отделения "Земли и воли") сталкивается со своим негласным начальником по заговорщической работе поручиком Паляницей – тоже членом тайного общества. Его прототипом был офицер-малоросс Потебня (Андрий Опанасович – опять Андрий!) - родной брат известного руского филолога. Потебня принял активное участие в бунте на польской, разумеется, стороне. В отряде генерала Мариана Лангевича. Убит в марте 1863 г. правительственными войсками.
Надо же такому случиться, что Паляница является поклонником Шевченки и держит у себя на полке среди пяти или шести книг – «Кобзарь».
Как же повести на свержение самодержавия простых солдат? – недоумевает колеблющийся Хвалынцев. – Кто-же поведет их за поляков, и почему опять-таки вы так уверены, что солдаты пойдут за них?
«Мы поведем! – уверенно отвечает Паляница. — И сами же поляки!..Вот кто! А пойдут во имя идеи. Идеи свободы и прав человека... А кто за идею не пойдет, тот за водку пойдет, деньгами купим!.. У поляков есть деньги... Много денег! Всю европейскую дипломатию скупили, вот что!»
Средством же сколачивания людей в стаи и выработки послушания становится, по Палянице, террор. «Где идея не поможет, там казнить, расстреливать! Что человек, что плевок, разве не одно и то же?»
Желание «сыграть за поляков» Паляница обосновывает так: «Поляк с малороссом, положим, злые враги... Но у меня п у поляка есть общий злейший враг — правительство!.. Я помогу поляку свалить прежде всего этого общего врага... а уж потом... там мы сами промеж себя разберемся...»
Участие хохлов в польской бузе слегка озадачивает. Вроде и крепостное право уже отменили – последнюю зацепку для обоснования бунтов.
И еще одно любопытное наблюдение: после выстрелов дегенерата Каракозова, хохломаны, популяризировавшие алкаша кобзаря, на несколько лет поджали хвосты. Иные из них опаласись, в частности, что украинской литературе в Петербурге и Великой России настал конец.
Опасались чего?
P.S. И да: никаким репрессиям филолог Потебня за художества своего братца-изменника не подвергался. Дикарское время!